Metalscript.net продолжает публиковать повесть фронтмена знаменитой белорусской pagan metal группы Gods Tower Лесли Найфа «Оранжевая Дверь». Читайте следующие 3 части. 

День 91-й

Меня растолкал Арчи, полусонный и недовольный:

– Чего, ты сопишь? Кошмары мучают?

Я резко присел на диване. Так резко, что даже заштормило. Голову в ладони.

– Мм… ага. Который час?

– Десятый.

Я задумался. Или затормозил. Или и то и другое вместе.

– Десятый… – повторил я, пытаясь настроиться на волну. Волна была явно пропагандирующая пьянство.

– Арчи. Есть водка?

Тот даже крякнул от восхищения:

– Ну ты алкаш… Пошли на кухню, там есть что-то в холодильнике.

Состояние организма еще позволяло продолжить гулянку.

«Это всего-навсего…»

После опрокинутой в голове прояснилось. Это уже не пьянство – просто приведение себя в нормальный вид.

Я пью редко, но метко.

В яблочко.

– Выхлоп потушил Светило.

Улицы сутулятся.

Небо воздух запретило.

Это – городов беда.

Мне б напиться сурицы

В Атлантических Садах.

Арчи терпеливо выдержал мои откровения.

– Не люблю стихи, – сказал. – Твои в особенности.

– А ты знаешь мои стихи? – деланно удивился я.

– Немудрено узнать. Только не грузи меня больше, ладно?

Я пожал плечами.

– Это ты девочкам своей поэзией мозги пудрить будешь, а мне… – продолжал бухтеть он.

– Все, проехали. Не буду больше декламировать…

Он вытащил из холодильника миску с аппетитно выглядящим салатом.

– На. Закусывай.

– Данке шон…

Завязалась какая-никакая беседа. Проблемы, проблемы… Уже стало хорошо. Мир приобрел краски, жизнь, смысл, а язык постепенно стал избавляться от костей.

– Арчи, мне нужен кто-то, разбирающийся в магии…

– Это еще зачем? – поморщился он, разливая водку по рюмкам.

– Я, кажись, ввязался в одну мистическую историю…

Он продемонстрировал мне указательный палец:

– Это тебе нужно с Музыревым проконсультироваться. Он у нас спец.

Спец? Хи-хи-хи.

– Костя? Так он же по уши в работе! А если ему и выпадет свободная минута, его от компьютера не оторвешь.

– Сия информация слегка устарела… Он как раз сегодня свободен. А машина у него стоит без дела… Что-то полетело.

– Ну, все равно его не дозовешься…

– Ни-ни… посмотрим.

Арчи-таки дозвонился. У меня бы, наверное, не получилось. Это не потому, что я лопух какой-то. Просто жизнь не сложилась. Костя посулил приехать спустя часок.

И вообще, как позже выяснилось, сегодня у Арчи намечалась локальная вакханалия. Сбор старых ублюдков с целью наклюкаться; тем более родня Арчи была в тотальном отъезде.

Получив такую информацию, я схватился за голову.

– Ой-ей… пьянству – бой.

– А бою – герл, – закончил за меня гостеприимный хозяин.

– Я пойду, у тебя совершу омовение, – спросил я, утешаясь надеждой, что это поможет.

– Вали. И если не захочешь напиваться, то, в принципе, можешь и не пить.

– А у меня получится? – резонно засомневался я и пошел в ванну.

Вообще-то пьяному мыться не рекомендуется… Но я-то и не был пьян, скорее, был дурной, как электровеник.

Я плескался в ванне и пытался размышлять о пережитом сне. Значит, кому-то я мешаю. Раз меня загнали в пространство, где никакие мои способности не действуют. Пришлось катапультироваться… да и то… Стой! Ведь Арчи, растолкав меня, сказал, что я хрипел? Это значит, что, если бы я был один, я до сих пор бы не проснулся – просто некому было бы меня разбудить. Ведь во сне я орал как резанный. Так, что лопались барабанные перепонки.

– Это называется «скео» – я вспомнил, как мне об этом рассказывал Старожил. – Ты спишь и не можешь проснуться. Сновидение становится вечным, обрываются последние нити связи с реальностью, и ты минуешь пробуждение. Становишься Минувшим. И твой образ, по инерции остающийся в Дневном мире, блекнет и блекнет, принимает размытые черты. Когда ты это сознаешь, сознание клинит на этом. В результате мы имеем Минувшего – контуженный призрак… облачко во сне. Амбициозное «некто».

Я даже слыхал слова, какими человека запечатывают во сне. Только нужно еще что-то делать… А слова звучат так: Хиува Тхэрре Айа Скео. Какой-то древненеандертальский язык боевых магов. Да что толку от этого заклинания, не в нем же вся соль…

Старожил знал много, правда, рассказывал до обидного мало. Все-таки «Бургундское» ему было дороже. Чем гласность.

Нужно непременно посоветоваться с Костей. Он эксперт…

А про Муссолини я понял: подсознание не зря подсунуло мне изображение величайшего крикуна XX века. А могло бы и какого-нибудь Тарзана подсуетить. Чтобы орал громче.

Почему-то вспомнилась перепевка одной рекламы. «Только сегодня вечером тебя ожидает встреча с веселым Аллахом и его друзьями… в «Макдональдс»!» Надо же… веселый Аллах…

Все, пора вылезать из ванны. А то совсем тут растворюсь.

…Костя Музырев больше всего на свете напоминает демона. В его лице бесовщины больше, чем в образе падшего ангела. А больше о его внешности мне сказать нечего. Слов нет. А был он талантливым и интересным человеком. И – что самое главное – действительно разбирался в Магии. По крайней мере, теоретически.

Арчи материл телефонную трубку, пытаясь внушить кому-то благородство. Судя по нарастающему тону, дело оказалось неблагодарным. В конце концов, Арчи отрубил связь и мрачно буркнул нам: «Вернусь часа через полтора». И помчался решать свои дела.

Мы с Костей налегли на пиво. Я рассказал ему свою историю.

Он некоторое время поглощал пиво молча. Потом пустился в схоластику:

– Я знаю такое явление. О нем очень подробно упоминают всяческие, то есть кельтские авторы. И если мне не изменяет память, вся эта бадья называется ТАЙБРЕХАМХСИУЛОЙР.

– Тайм… что? – опешил я.

– Знаю, словечко не из самых, – усмехнулся Костя, – тайбрехамхсиулойр. Да тебе-то это ни к чему. А что ты ждал? Какого совета?

– Как какого? Я же теперь спать не смогу. Если меня запечатают в сновидении… Тут фишка в том, что я перестаю себя контролировать. Вернее, меня контролируют во сне. А марионеткой, знаешь ли, быть не очень приятно.

– Но ты же соображаешь, что это всего-навсего сон?

– Сон ли?

Костя развел руками:

– Вот видишь, Буратино, ты сам себе враг. Подсознание играет с тобой в злые игры. Ты веришь в эти глюки.

– Сны – это не глюки, – парировал я.

– Да, – согласился он, – сны не глюки. А потеря самоконтроля во сне – это твое «скео», это глюки.

Я уставился на пиво. И отставил бутылку в сторону. Не хочу больше…

Вспомнился вчерашний гопник.

– Послушай, Костя… А эти сверхспособности, которые приобретаются во сне, они никак в нашей реальности не проявляются?

– В каком смысле?

Я задержался с ответом, пытаясь все это сформулировать. Родил, наконец:

– Ну, это все ведь подсознательные штучки, так? И пока я его контролирую, опыт мой растет и в один прекрасный день… я… возможно ли контролировать чужое подсознание?

Костя фыркнул:

– Нет, конечно! Подсознание? Чужое? Ну ты загнул…

– Ну ладно. Но какие-нибудь сверхспособности могут дублироваться в реальности? – настаивал я.

– Не знаю. Возможно, да. Но очень слабо.

– Что, например?

Он пожал плечами.

– Тебе знать лучше. Ты тайбрехамхсиулойр… Как ты там назвался? Во сне в смысле?

– Спец. От слова спать. Ударение всегда на «е».

Он кивнул.

– Ну да, более произносимо. Сам подумай, какие такие сверхспособности могут дублироваться…

Я погрузился в раздумья.

– Гипноз?

– Что «гипноз»? – не понял Костя.

– Ну, мог я бы вдруг стать гипнотизером?

– А ты стал гипнотизером?

– Кажется, да.

Тут он расплылся в своей демонической улыбке. Сразу стал напоминать мне Люцифера, пытающегося выдурить у меня душу за стеклянные бусы.

– Тогда загипнотизируй меня.

– Как? – обалдел я.

– Как сумеешь. Вот мы и узнаем, кто ты и что, и как… теперь. А может, ты просто гонишь пьяную гиль.

Но, действительно, как?

Разглядывая ухмыляющуюся Костину физиономию, я старался вспомнить, как же у меня это получилось вчера утром.

А очень просто.

Да раз плюнуть. Я даже заулыбался в ответ.

И сказал про себя «замри!». Не сказал, а приказал. Ясно себе представив, как это будет выглядеть.

Ничего не произошло.

В смысле не было грома среди ясного неба. И ветер не поднялся. И волки не взвыли.

А вот Костя застыл с удивленным взглядом… и вообще я его заморозил, в момент, когда он собирался явно что-то съязвить.

Но не успел.

Я хмыкнул от удовольствия.

Глянь-ка, получилось.

Ну и что дальше?

Чему я, собственно, радуюсь?

В этот момент замок в двери затрещал и пришел Арчи. В сопровождении двух девиц.

Пока мое затуманенное алкоголем сознание тупо переваривало этот факт, Арчи успел войти на кухню и хмуро посмотрел на застывшего Костю. Девицы тоже, явно ни черта не понимая.

Затем Арчи отреагировал:

– Вы чем тут занимаетесь?

У него есть реальный дар охлаждать собеседника «внезапной» подозрительностью.

В моем ответе была сплошная философия:

– А?

Девицы за спиной Арчи забеспокоились. Он нахмурился еще больше и осведомился, ткнув пальцем в сторону Кости:

– Как это понимать?

Я упрекнул себя за тугодумие. Посмотрел на Костю и мысленно приказал ему отмереть. Он ожил: из его легких вырвался нечленораздельный звук, который означал то ли недоразумение, то ли гнев.

– Ты…

– Что это было? – опять спросил Арчи, все более заинтересовываясь.

– Гипноз… – промямлил я.

– Это не гипноз, – сердито запротестовал Костя.

Арчи развернулся к девицам. Те явно чувствовали себя не в своей тарелке.

– Девочки, сделайте одолжение, сходите на балкон, покурите. Там и пиво найдется.

Девочки решили не утомлять себя предстоящим расследованием. И ушли.

– Так, объясните мне, что здесь произошло? – продолжал любопытствовать Арчи.

– Бэ Баал – Зэвув! – выругался Костя, окончательно оправившись. – Какой к черту гипноз! Я что гипноз не знаю… Это фриз! Это магия…

– Я тоже Лукьяненко читаю, – кивнул я.

– При чем здесь Лукьяненко, – возмутился Костя, – он-то описал все эти магические приемы, но он их не изобрел. Фриз – это наведенный анабиоз… С чего ты взял, что никто не знал об этом раньше? Не ты первый, не ты последний…

– Так, – вмешался Арчи, не переставая хмуриться, – вы тут, значит, черную магию практикуете, пока я по делам шляюсь…

– Ну, это пока еще не черная магия… – сказал Костя.

Я почувствовал себя экспонатом.

– Арчи, подожди. Костя, так дублируются, значит, сверхспособности?

Костя посмотрел на меня с какой-то… с каким-то азартом.

– Значит, дублируются.

Тут Арчи стукнул кулаком по столу.

– Я требую объяснений.

Костя начал объяснять. У Арчи было каменное лицо. Выслушал он все с осторожностью, не спеша с выводами.

В результате молча отобрал у Кости пиво, сделал исполинский глоток и констатировал:

– Нормальный борщ.

Костя потянулся с таким довольным видом, будто он открыл вакцину от рака и СПИДа одновременно.

– Так ты теперь колдун, – скорее утвердил, чем спросил Арчи.

– Я колдун, у меня бодун, – пробормотал я в ответ.

– Скорее спонтанный маг, – поправил Костя. – Очень, правда, еще слабый.

– Универмаг…

Я почувствовал усталость. Но здравый смысл призывал меня не сдаваться.

Но, в целом, дальнейшего разговора я не слушал. Если быть более точным, не следил за ним. В голове моей плавали некие мысленные коряги, в коих-то и смысла особого не было. Я был изрядно поддат, а тут еще к нам присоединились эти две девицы… На самом деле, они просто составили нам компанию… Две сумасшедшие студентки. Нахальные и бестолковые. Имена их история за ненадобностью не сохранила.

Пиво меня переполняло, как чувства – мартовского кота. В шесть вечера случилось то, что в моей практике происходило достаточно редко. А именно: я прекратил пить. Так как дальше было некуда.

Пьянство – Дар Божий, но не следует им злоупотреблять.

Иногда даже мы это понимаем. Мы, прославившиеся своим презрением к здравому смыслу, собственному здоровью и бездарно пропитым деньгам.

Весь вечер я прошатался по Минску, молчал и сосредоточенно трезвел. Не скажу, что мой поход окончился стопроцентным успехом, но я все-таким стал соображать, где я, кто я…

На меня напала Каллиопа – муза эпоса и красноречия… Это выразилось в язвительно лирическом настроении. Я смотрел на город и пытался понять – процветает он или пышно гниет. Смотрел на ментов (старательно их избегая, но не столь явно, чтобы вызывать их интерес), которых в Минске, как песчинок на берегу моря; и все никак не мог уяснить: зачем их столько? Это было бесполезное критиканство, но я смутно пытался оформить его в более-менее доступный вид. В результате в голове всплыло нечто, напоминающее стихи:

Там правит Виртуальный Бог.

К нему три тысячи дорог

Ведут наш дух;

И словно пух

На путь ложатся наш.

Мечты и мысли впавших в раж

Там ветер воет в ми-мажор

Там заправляют сто обжор,

Там каждый Будда-Сатана…

Там – небывалых дум страна!

Здесь я давно уже подох…

Там правит Виртуальный Бог.

Потом я, усмехаясь, пытался понять, чего я такого нагромоздил…

Спать! Спать!

Туда, в сон…

Неужели я дам сделать из себя безмозглую куклу?! У меня достаточно сил, чтобы противостоять любой образине с той стороны.

Ночь

Дверь на этот раз вела прямо в «Арсенал». Я и не ожидал, что меня сразу занесет в эти места.

Значит, судьба уготовила мне общение со Старожилом. Я поискал его глазами. Вот он, как всегда оккупировал свой столик, свою неизменную вотчину, и сверлит взором опустевшую бутылку. Отсутствие спиртного в бутылке Старожила? Гм, впервые вижу…

Я подсел к либертианцу. Он заметил меня, но не подал виду. По-моему, он был смертельно пьян. Явно в лесу сдохло что-то грандиозное.

Наконец, он поставил бутылку и посмотрел на меня, излучая задумчивость.

– Представляешь себе, она вдруг опустела.

Это было сказано более чем трагическим тоном.

Я сморщился:

– Почему бы тебе не купить другую?

Вместо ответа Старожил кивнул в сторону бара, посмотри, мол. Я посмотрел.

И обалдел.

Бармен болтался на шнурке, черно-желтом, что по странному стечению обстоятельств бросалось в глаза. На груди висела табличка: I LOVE YOU. Рот бармена был заклеен скотчем. И висел он уже так не первые сутки… Вид у него был не первой свежести. Отталкивающий и жутковатый.

Только теперь я обратил внимание, что музыка больше не звучала в «Арсенале». Ровно гудели вентиляторы, и скрипел, покачиваясь, бармен. И больше ничего.

Когда очухался от всего увиденного, обратился к Старожилу:

– Слушай, надо бы уйти отсюда…

Либертианец горестно покачал головой:

– Ничего не получится. Я не смогу выйти отсюда. Я в капкане… – он театрально взмахнул рукой, показывая бар, – здесь… что-то изменилось. Вокруг что-то не то. Мир заело, как старую пластинку. Я имею в виду этот мир. Но это очень плохо для твоего мира.

– Почему?

– Потому что день, ночь… вдруг могут оказаться сутками. Понимаешь, если граница между сном и явью сотрется, что это будет? Это кризис всего мироздания. Кошмары наяву в буквальном смысле… я надеюсь, конечно, что я не прав. А как там? – спросил он внезапно.

Я задумался.

– Черт его знает. Я два дня провел в безумном пьянстве. Естественно, я не видел никаких новостей. И не слышал.

– Зря… – прошептал Старожил.

На мое плечо легла чья-то рука. В черной перчатке.

– Привет, Проводник, – обреченно сказал я.

– Привет, Спец. Пойдем отсюда. У нас куча дел.

Я почему-то предполагал, что он скажет именно это.

– Ну что ж…

Старожил проводил нас стеклянным взглядом. Никто из нашей троицы не проронил ни слова. Мы с Проводником вышли из бара и я глупо последовал за ним. Он заговорил первым:

– Вчера тебя заблокировали. Спец, ты понимаешь, что это значит?

– Откуда мне знать…

Проводник был угрюм.

Кругом царил запустение и молчание. Будто из окружающей реальности выпотрошили все осмысленное. Я вспомнил «Бесконечную Историю», где страну Фантазию захлестывала Пустота, грозя уничтожить ее. Ситуация показалась мне схожей…

Я спросил Проводника:

– Это – Пустота?

Проводник отрицательно покачал головой:

– Это – Сомневающийся Бог. Это наиболее точное определение. Пустоты не существует… по крайней мере, сейчас.

Я задумался. Сомневающийся Бог? Любопытно.

Проводник завел меня во двор за домом, в котором располагался «Арсенал». Во дворе стояла здоровенная фура, из которой четверо военных сгружали что-то. Подойдя ближе, я понял, что это были трупы, причем разные. Свежие и сгнившие, и пару мумий. Наткнувшись на мумию, военные замешкались. Один рассмотрел ее внимательно и сообщил:

– Это дочь Фараона Сети. Сгружай, пригодится.

И они продолжили свое странное занятие.

Я словно проснулся от увиденного:

– Ты куда меня тащишь? Что здесь происходит? Почему везде трупы… смерть, мор у вас тут что ли?

– У нас тут военное положение, – отрезал Проводник. – Никто толком понять не может, что происходит, а ты задаешь слишком много вопросов!

Я хотел поспорить с ним, но понял, что это будет напрасно. Он, видно, сам мало чего знал. Просто в мире мечты запахло жареным.

Вместо того чтобы спорить, я тихо спросил:

– А причем здесь я?

Проводник помолчал и сказал:

– Возможно, ты – главная причина всего этого… бардака. Хотя как раз ты ничего изменить не сможешь.

– Я – причина…

– Возможно, я сказал… До тебя никто не приходил в пространство Сна так нагло и напрямую. Без помощи извне. Без помощи отсюда. А, может, ты и не причина. Один из первых симптомов Сомневающегося Бога.

– Я – симптом…

Проводник вдруг сердито сверкнул золотым зубом. Передним. Два дня назад его не было.

– Да ты… неизвестно кто! Мне это, поверь, тоже интересно! Я ведь сам… конь в пальто, а не Проводник. Мы пришли.

Он указал мне на конечный путь нашего моциона. Им оказался подъезд с перекошенной дверью. На пороге блаженствовала здоровенная крыса пунцового окраса без малого метр.

– Крыса, – заикнулся я.

– Не опаснее кочана капусты, – парировал Проводник.

И действительно, когда мы входили в подъезд, пунцовая крыса только приоткрыла глаз (кошачий!) и лениво шевельнула шикарными усами. Ей было совершенно начхать на окружающий мир. Она даже цветом своим третировала серость, узурпировавшую Пространство Сна.

Подъезда, в привычном смысле, не было. За перекрашенной дверью пряталась скульптурная мастерская. Именно такую я видел в одном фильме.

«Декорации. Память подсовывает мне всякую ерунду».

Но, присмотревшись, я понял, что то, что я принял сначала за скульптуры, скульптурами не было. Это были люди. Изваянные из камня, но люди. И они были живы. Несмотря на то, что у некоторых не хватало рук, а другие и вовсе были бюстами, все были живы. Хотя жизнь эта была как радиопередача с помехами. А самой колоритной фигурой среди всего этого пантеона смотрелась скульптура немалого плюшевого мишки, очень реалистично, причем, освобожденного из мрамора. Хотя и сам он по себе уже был созданием выдающимся, но его глаза были чем-то… конгениальным. Кроваво-красного камня, они были живее некуда, и, если можно так выразиться, смотрели на меня они с выражением истерического созерцания. Очень необычное ощущение. Я такого раньше не испытывал.

Проводник отстранился от меня. Оставив наедине с мишкой и остальным зоопарком.

Мавр сделал свое дело.

Я хмыкнул и стал играть глазами с Потапычем. Но как я себя не подготавливал, все же дернулся от неожиданности, услышав его голос. А голос был медвежий:

– Ты! Явился незваным!

Ух!

Остальной зоопарк немедленно начал подпевать мишке:

– Он! Он, он!

– Ты! Нашел лазейку, и Бог усомнился!

«Чушь собачья! – фыркнул я, – что это за Бог такой, если он сомневается?»

– Кто такой Бог? Уточните, пожалуйста.

Зоопарк возмущенно зашелестел, вдыхая в себя:

– И-и-и!

Я замотал головой – уж больно громко они издали этот звук. И меня прорвало:

– Товарищ Косолапый! Прикажите своей камарилье не попугайствовать, не то я просто развернусь и уйду! Ясно?

В следующий момент мне показалось, что медведь просто-напросто лопнул и взорвался от моей бесцеремонности. Во-первых, глаза его буквально повыскакивали из орбит и повисли на соплях, горя негодованием. Во-вторых, невесть каким макаром все тело мишки покрылось прозрачными пузырями, в которых барахтались какие-то черные букашки… И в-третьих, вся его клика вдруг превратилась в отпетое черте что: переплетенные гипсо-глиняные черви, шипящие бессильной злобой. Только вот выглядело это, по-моему, совершенно не страшно. В конце концов, мне вся эта фигня начинала осточертевать.

Я посмотрел на Проводника, мол, куда ты меня притащил, авантюрист? Но мой спутник уже испуганно таращился на что-то за моей спиной. И мне стало понятно, что не я так напугал скульптуры.

Мое тело швырнуло в сторону, на спину, и я увидел, что там было.

…Надо мной нависла морда пунцовой крысы. Правда, на этот раз зверюга была раза в четыре больше. И теперь была она явно опаснее кочана капусты. Зверюга свирепо шевелила усами и неодобрительно меня изучала.

Она, несомненно, планировала потрапезничать.

Я только и смог, что ойкнуть.

Крыса моргнула.

В следующий миг она совершила то, что я меньше всего ожидал. Достаточно маневренно развернувшись, зверюга подняла хвост и обдала меня смертельно-отвратительной струей… вот.

И я ослеп, оглох и задохнулся в куче помета мегакрысы. Приятного мало.

Выбраться из всего этого гуано оказалось не самым простым делом.

А Проводник, сукин сын, сидел в углу и хохотал, держась за живот. Чувствовал себя хозяином положения.

– Поздравляю, – вставил он сквозь смех, – тебя посвятили в рыцари! И вернули способности.

Я сел отплевываясь – не до твоих поздравлений, позер…

Впрочем, придя в себя, я увидел, что никакое это не гуано. Крыса обдала меня желеобразной массой, довольно, правда, абстрактного цвета… но, в целом, она и пахла-то не экскрементами, а, скорее, уксусом.

Ну это не так страшно.

– Что это было? Кто она такая? – спросил я голосом жителя Нагасаки после бомбардировки.

– Когда мы заходили сюда, – пустился в объяснения Проводник, – это была просто большая пунцовая крыса. А потом здесь в ее облике появился Исконный, да и не самый нижний чин.

– Как ты узнал?

– Просто посмотрел ауру. А ты был с прошлой ночи заблокирован; сейчас, если хочешь, можешь мою посмотреть…

Я задумался.

Потом прищурился и прикрыл правый глаз ладонью, разглядывая Проводника.

Что в зеркало посмотрел.

Будучи богат и счастлив.

– А… как…

Собственно, что мне еще было сказать?

Проводник пожал плечами:

– Кого же ты ожидал увидеть? Папу Римского?

Я понял, что сам бы так примерно ответил.

– Ладно. Способности вернули – это хорошо. Что тут за чепуха происходит? Кто эти кадавры? – я повел рукой, указывая на застывшую скульптурную группу. А жизнь из них действительно ушла при визите Исконного. – Что они тут насчет «Бог усомнился» распрягали?

Проводник потрогал себя за подбородок, видимо, подбирая слова.

– Ну, это… Маски Запредельных. Один ведет – медведь; остальные создают фон. Но ты прав. Они на самом деле кадавры – просто автономные муляжи… Не знаю, как выразиться. Маски, одним словом.

– И кто таковский этот безумный медведь?

Проводник улыбнулся:

– Ты будешь смеяться, но он и там Медведь. Я имею в виду не человек.

– О.

Я не смеялся. Я удивился. Впрочем, здесь не стоит удивляться. Да и разве медведи не видят сны… Вот другое дело, что этот медведь разумен.

– Разумный?

– Медведь? Да. Он из параллельного мира. Земля, она, знаешь, имеет много ипостасей.

Вот так вот. Хотел я что-то сказать, да только присвистнул. Есть, оказывается, многое на свете, друг, понимаешь ли, Горацио…

– Зря ты расслабляешься, – неожиданно серьезно сказал Проводник, – Исконные тебя, конечно, оправдали… но Бог все равно усомнился…

– Да Бог с ним, Богом, прости за каламбур. Ты можешь показать мне хоть одного настоящего Запредельного? Или будешь пичкать меня второсортными чучелами и пугающими перспективами?

– Да, – серьезно сказал Проводник, – покажу одного. Вон за твоей спиной дверь. Там прямой путь к одному Запредельному. Он очень хотел тебя повидать.

Я оглянулся, и оказалось, что не был обманут. Дверь была. И неважно, что она появилась только что. Прямой путь – это удобно, даже очень.

Я двинулся к двери.

«Дверь по прозвищу зверь».

Эдакая средневековая преграда на пути бунтующих вассалов.

Меня от этих дверей скоро тошнить будет.

Ручка двери была классической: морда льва с кольцом в пасти. Лев был серебряный.

Я просто дернул дверь, и она отворилась на удивление легко.

Там находилась речка. Берег речки. Красивый. На берегу сидел мужик, одетый в совершенно неподходящий к случаю костюм. Костюм был Кардинальский… не особенно удобный для ловли рыбы. А мужик сидел с удочкой.

Но со слухом у него было все в порядке. Он обернулся и пристально посмотрел на меня. И даже не улыбнулся.

–Ты что здесь делаешь? – изумился я.

День 92-й

Я резко сел на диван, на котором только что видел сны, и широко раскрытыми глазами уставился на Арчи. Он безмятежно спал напротив меня. Судя по стилю сна, абсолютно трезвый. Зато у меня в организме пристроился ипподром с бешеными мустангами.

Одно дело бодрствовать во сне, другое – наяву. Да еще с похмелья. Достаточно сложное состояние. В первую очередь сложное для понимания.

Это называется «синдром собственной непостижимости».

Я встал и шатаясь стал пробираться к телефону.

– Зачем нам девы златовласы,

Любовь, луна и тишина… Уй!

Подайте лучше горы мяса

И бочек – черт! – сорок семь вина…

Дошел-таки. Подвиг совершил. Впотьмах. Герой недоумчатый…

Где-то здесь записан телефон Антоновича… вернее, сподвижницы, у которой он ночует. Ах ты…

Вот она, моя находка.

Звоню.

Трубку поднимает сонная помятая леди. Игоря зовет нехотя.

– Антонович? Что ты делаешь?

Раздается приглушенный смешок.

– Телевизор смотрю.

Он тоже уже не спит.

Я ловлю клина и молчу.

– Ты чего меня поднял?

– Что ты имел в виду, когда сказал, что я много ем на ночь?

– То, что ты толстый и славный парниша. Чего ты меня поднял?

Меня стали обуревать сомнения – а вдруг не он?

– Вот… если тебе нечего будет ответить на мой вопрос – вызывай психушку…

– Пускай Арчи вызывает.

– Нет, следующее. Ты что, кардинал? С каких пор ты рыбалкой увлекся?

Пауза. Все, пора в психушку.

– Ну, понимаешь… Просто это на самом деле очень удобная шмотка. А рыба там восхитительная.

Я вздохнул с облегчением.

– Так это ты был?

– Вне сомнений. Ты дашь мне досмотреть мультики?

– Погоди, поговорить хочу…

– Спятил, дятел? Сколько времени знаешь? Полшестого! Иди спать, днем встретимся, поболтаем.

– Да хрена я сейчас засну! У меня не то состояние…

– Верю. А вот я полон сил и хочу поспать.

– Погоди… где встретимся и во сколько?

– На Независимости. В полдень. Сойдет?

– Ага…

Пока я соображал, он уже отключился. Бу-бу-бу. Это гудки.

Я пошел на кухню. Нашел несчастную сигарету и бутылку пива, долго смотрел на оба чуда природы с сомнением. Потом тяжело вздохнул, назвал себя алкоголиком и придурком и принялся за бесполезный завтрак.

Спустя полбутылки на кухне появился Арчи.

– Здрасте! Чего ты в такую рань?

Я развел руками. Но слова оставил при себе.

– Ясно, – прокомментировал он мой жест. После этого почесал пуп, достал из холодильника минералку и сел напротив.

– Жара.

– Угу.

– Хочешь минералки?

– Хочешь пива?

Посидели, посмеялись. Арчи зевнул, вернул минералку на место и отправился спать.

Мне же спать не хотелось решительно. Допив пиво, я посетил сортир и замер, не зная, чем заняться.

Кончилось все тем, что я нацепил наушники и включил DEAD CAN DANCE.

Даже вздремнул.

Но дверь не пожелала открываться утром.

И так страдал до одиннадцати часов.

Я договорился с Арчи. Суть договора заключалась в том, что если я вдруг не уеду в родные пенаты, то позвоню, и праздник продолжится. Как и следовало ожидать, при упоминании о празднике мы оба сморщились. Да, поднадоело… Собрав свои жизненные пожитки, я отправился на площадь Независимости.

Там меня уже искал глазами голодного волка Антонович.

– Ну, как дела? – осведомился он.

– Колбасит.

– Ага. Энд плющит.

– А ты?

Антонович лукаво посмотрел на небо.

– Что я? Дела пошли в гору, настал мой звездный час. Все круто! Жизнь прекрасна! Шашки наголо… Слушай, поехали домой!

Я опешил.

– Чего вдруг?

– Ах, устал я… – картинно сказал он. – Короче, у тебя есть дела здесь?

Я рассеянно посмотрел под ноги. Влево, вправо, назад, сам не понимаю, что, собственно, хотел такого увидеть. НЛО…

– Да нет, в общем. И домой не против…

Билеты, как оказалось, этот прохвост уже успел взять. Практичный, черт. До поезда оставалось меньше часа, но торчать на перроне в такую жару нас не радовало. А в зале ожидания вкалывали кондиционеры, и имелся какой-никакой буфет. Кофе был захолустный, но при всем богатстве выбора альтернатива нам не светила.

И вел Антонович себя так, как будто не встретились мы во сне. И не оказались двумя Запредельными, в реальности знавшими друг друга как облупленных.

– Ты знаешь, что вчера в Гомеле негра линчевали? – вдруг спросил он.

– Что?!

– Негра линчевали. В Парке. Старики-ветераны. Представляешь себе?

– Да быть не может… – я внимательно посмотрел ему в глаза. Он ни капельки не шутил. – В голове не укладывается.

– Да… вчера НТВ сообщило. А Штаты объявили свободный въезд для белорусов и казахов. На две недели.

– Бред какой-то…

Антонович кивнул.

– Так точно. Только это не бред. Это прорыв сна в явь. В реальности такие хохмы вряд ли возможны. Я думаю, что это только начало.

Опаньки. Поднял, называется, настроение. Информация к невеселому размышлению.

Обычно на маршруте Минск – Гомель (и наоборот) народу навалом. Нам достался – смех сквозь слезы – тринадцатый вагон. Причем он был практически пустой… Если не считать трех допотопного вида бабок в последнем купе. Нам выпало первое, рядом с проводником.

Проводник был яркой личностью. Опухший мужик с перебинтованной щекой. Эдакий комедийный бандит семнадцатого года. Волосы во все стороны, и усы топорщатся, как у помойного кота! Имя-отчество, как я не старался, так и осталось неизвестным. Просто беджик этот как-то ускользал из поля зрения – то блестел от солнца, то в тень прятался.

Творческая обстановка.

Идеальная для Стивена Кинга.

А вообще-то это было что-то из Булгакова.

Но я увлекся. Все из-за мистического настроения. Антонович меня здорово припугнул своими новостями, да плюс ночной визит из ряда вон выходящий. Все это подтолкнуло меня к детализации и осторожности. Я старался замечать всякие странности… Хотя при этом умудрялся быть рассеянным.

Минский вокзал поплыл, меняясь с домами и последующими современными хижинами и избами. Колеса отбивали свою чечетку. Проводник с несчастным видом попортил наши билеты и поплелся к бабулькам.

– Чая, кофе нет. Минералка… теплая, – предупредил он нас, продемонстрировав свою спину.

Мы переглянулись.

Псих на железной дороге.

Такие делишки.

А Игорь задумчиво сказал:

– Мне этот ямщик напоминает немца под Сталинградом.

– Почему?

Антонович неопределенно махнул ладонью перед собственным лицом и скорчил богомерзкую гримасу. Мол, он ужасен и вида захолустного.

Да, так оно и было.

– Чая, кофе нет. Минералка теплая, – передразнил он проводника.

Затем мы оба, изнемогая от жары, развалились на полках.

И тут я не выдержал:

– Как ты туда попал?

– В Сон? – уточнил Антонович, – как и все. За исключением тебя, разумеется. Пришел ко мне среди ночи мой двойник и сказал, что все это проще пареной репы. Научил меня мантре. Если я хочу попасть в пространство, а не просто выспаться, я читаю ее перед сном.

– Харе Кришна?

– Не-а, – ухмыльнулся он. – Да я тебе ее не скажу, все равно. Если я с кем-либо поделюсь этими способами, они потеряют весь смысл. Точно так, как и многие секреты мои…

– Имя? – не понял я.

– Ну да. Я же и выгляжу там немного иначе. Я – Кардинал… обычная моя шмотка на той стороне. Удобно и забавно. Это только ты один зимой и летом – одним цветом, и здесь и там одинаково выглядишь.

Антонович многозначительно посмотрел на меня:

– В семье не без урода.

Меня это возмутило:

– Сам ты урод! Что же я виноват, что у меня все не так, как у людей?

– Как же ты не урод, если ты самый натуральный урод. Хотя ты, конечно же, в этом и не виноват! – накинулся на меня Игорь. – Волк-то тоже не виноват в том, что ему жрать надо. Так и ты. Сам-то ты здесь ни при чем. Но знаешь ли, что вообще означает твое появление?..

Мимо купе промелькнул таинственный проводник, одарив нас осуждающим взглядом. Мы заговорили тише.

– Вообще, сон, – начал поучать он меня, – это естественное убежище всякого рода мистики и чудес, в которые наяву человечество перестало верить с ходом прогресса. Вся волшебная требуха возможна теперь лишь во сне, потому как наяву магии мешает техника. Любая, абы рукотворная. Ведь в древности люди видели в основном вещие сны. Понимаешь?

Я кивнул. Вроде понимаю…

– А сейчас такие сны – редкость. Все дело в том, что Пространство Сна увеличилось за счет Исконных… Так уже тысячи три лет. Видишь ли, Исконные везде. Исконные. И во сне и на яву. Им вообще наплевать на наши понятия. Но вместе с ними на ту сторону ушла эмоциональная энергия и контакт с природой. Наяву мы уже не ощущаем бессознательной идентичности с Природой. Все это теперь внутри нас забаррикадировалось от развития прогресса… от очеловечивания мира. Получилось так, что со временем человеку перестало быть нужно все это. Эта колоссальная потеря нам была – против нашего желания – возмещена в виде снов. Всяких, а не только вещих. Все наши инстинкты и утерянные магические способности всплывают во сне. А вместе с ними о себе нам напоминают Великие Демоны, духи и прочее. Ведь, допустим, если ты находишься в психически уравновешенном состоянии, у тебя есть иммунитет от Инферно. Понимаешь, о чем я?

– Инферно – это типа всякие злые духи и бесы. Верно?

Антонович почесал затылок.

– Слишком обобщенно, но в целом так. Ладно, дальше. Твой разум, в принципе, можно уподобить острову. Сейчас объясню. Кругом – океан бессознательного, хаотического мышления: древнего и ни в коей мере от тебя не зависящего. В нем вся древняя чертовщина, в нем есть в равной мере Свет и Тьма, ничто не доминирует. В нем твои инстинкты, причем самые черные, твои втоптанные в помойку желания – те, которые просто ужасны… Убийство, насилие… Но среди этого дерьма и доброта безграничная, на уровне сумасшествия. Да, но еще и магическая сила, словом, как у Христа. Вот, это – океан. Разум – сознание, это остров. Остров этот состоит из твоих желаний, инстинктов, которые ты в себе подавляешь, но в целом они естественны. Обычные человеческие страсти – вино, деньги, женщины, ненависть там какая-нибудь. Все такие, только все этого стесняются. Этот остров, вернее, его земля, почва, – это то, что аморально. Ты стараешься не ходить босиком по земле. А на самом острове город…

– Город? – перебил его я.

– Да, город, – кивнул он, – но не совсем тот, о котором ты подумал. Этот город – это твой разум, вкупе с моралью, это почти то, что ты есть наяву. Это стержень твоего повседневного эго.

– Фрейд?

– Что?

– Э то ты у Фрейда вычитал? – спросил я.

Он пожал плечами.

– Я не читал Фрейда. Я тебе говорю как есть. Слушай дальше. Город этот, допустим, окружен стеной – вот она-то и есть твой иммунитет от всей чертовщины. Так, в принципе, устроено человеческое сознание.

Весь фокус этой схемы в том, что в допотопные времена иммунитета не было. Человек наблюдал Океан Бессознательного вокруг себя наяву. И потом эта среда почувствовала себя слишком неуютно. Впрочем, – задумчиво произнес Антонович, – скорее, разум сам выработал этот иммунитет. Человек в результате перестал идентифицировать и распознавать бессознательное. Я слыхал как-то, что психологам известен такой феномен: предмет, который человек не знает и не может ни с чем сравнить, для него не существует. Поэтому он его и не видит… То же самое произошло со средой Инферно.

– Ты меня запутал, – пробормотал я, пытаясь разобраться в сказанном.

– Э-э… тут такая хрень, что чем дальше в лес, тем больше дров, – ответил он. – Слушай остальное. Есть искусственные методы временного устранения иммунитета, назовем это так. Это алкоголь и наркота. Всякий кайф… Но последствия уж больно дороговато обходятся… Я с наркотой не знаком. С серьезной.

– Я тоже.

– И правильно. С алкоголем проще. После трехсот – четырехсот грамм ты вылазишь на берег, за пределы города. Потому что иммунитет твой уже ослаблен и не действует. После двух-трех суток реального запоя, ты уже плаваешь возле побережья океана.

– Белочка? – удивился я.

– Она самая. Допился до чертиков – вот и разглядывай их на здоровье. Те, у кого напрочь снесло башню, – это пловцы, которые уже забыли путь к берегу. Вот… Пространство Сна – это часть… атмосферы сознания, эгосферы, допустим, находящееся над сознанием. При этом они, как бы, накладываются друг на друга, но, тем не менее, не соприкасаются. Сноплавание – это процесс прежде всего наблюдения.

Я задумался.

– Что-то ты, – говорю, – наплел такое, что черт ногу сломит. Причем здесь я и мое уродство?

Он вздохнул, напуская на себя профессорский вид:

– Такое дело: все Запредельные, и я в том числе, приходили через двойников, таким образом получая во Сне опору и самоконтроль. Мы не беспокоим Океан, и он, соответственно, не нарушает границу. Ты, получается, своим появлением проколол границу, и, следовательно, надо ожидать того, что оттуда выйдет… выползет… тьфу, черт! Короче, будут ответные…

Он совершенно замудрил со своими философскими рассуждениями и скорострельно выдал трехэтажную матерную тираду.

– Уф. Короче, произойдет то, что уже происходит. Сон и явь переплетутся, и мы их перестанем различать. Ведь факт линчевания негра ветеранами в Гомеле раньше можно было только в дурном сне увидеть. Не так ли?

– Угу.

– То-то, – он пафосно поднял к небесам указательный палец. – Отсюда следует вывод, что отныне либо Инферно, как, впрочем, и Свет, вступает в свои законные права и начинаются Сумерки Человечества, или, что еще хуже, День и Ночь сменяются одними вечными сутками… – он подумал, – что, в общем-то, абсолютно одно и то же.

Антонович стих.

Мы оба погрузились в размышления.

– Меня, Славик, вот что интересует, – заговорил он вновь, – ты когда и как в Пространство вошел? И как ты это вообще делаешь?

– Ну, я… А что? – тут до меня дошло. – Ты что, не знаешь, как я вхожу?

– Нет, конечно!

– А кто же… И никто из Запредельных не знает?

– Представь себе, никто и не догадывается.

– Это… Вот те раз! – я рассказал ему о визите, когда меня заблокировали и мне пришлось катапультироваться. Рассказал я и о том, что мне едва удалось выйти из Сна, и то с посторонней помощью. По ходу повествования вспомнил слова Старожила о Запечатанных и о заклинании…

– Да… – потянул Антонович, выслушав меня. – Ничего подобного не слыхал. Блин, как все сложно. Прямо как в хоккее.

– Я вот что скажу, – поразмыслив, сказал он. – Запредельным тебя ни блокировать, ни уничтожать тем более смысла нет. Ведь сам посуди: изменись мир или нет, мы-то уже изменившиеся. Нам просто интересен твой путь…

Вот как, подумалось мне; как водку пить – земля качаться, так я и Антонович не разлей вода. А теперь он сидит и чревовещает мне от имени Запредельных. Ришелье, мать твою, Мазарини недорезанный!

Меня взяла злость, и в сторону Антоновича полетела железная кружка. Он, едва успев уклониться, уставился на меня взъерошенным тигром:

– Офигел?!

Но я действительно к этому моменту уже офигел, пытаясь постигнуть, откуда взялась эта кружка и кто ее так кинул. Не я же!

Более того, кружка наполовину вошла в стенку купе и, зашипев, расплавилась. А застыв, приобрела форму тюльпана, цвета металлик.

Но мы не успели окончательно обалдеть от изумления.

В этот момент поезд въехал в туннель.

И это притом, что в Беларуси нет, насколько я знаю, туннелей. На маршруте Минск – Гомель, по крайней мере, отродясь не бывало.

Въехал в туннель поезд, голося истерическим паровозным гудком. Который на тепловозе отсутствовал.

Так мы въехали в Безумию.

Океан Бессознательного бушевал и плевался, пытаясь выбраться наружу.

Мы, по крайней мере, в следующую минуту совершенно мокрые стояли на его берегу и, очумев, пытались сообразить, что произошло и где, собственно, поезд…

Продолжение следует…