Metalscript.net начинает публикацию литературного произведения Лесли Найфа под названием «Оранжевая Дверь».
Ранее мы уже размещали на сайте отрывок сценария, который написал фронтмен знаменитой белорусской pagan metal группы Gods Tower.
Сегодня вашему вниманию представляем пролог и первые 2 части «Оранжевой Двери».
«…Ты страшишь меня снами и видениями пугаешь меня»
Библия, Кн. Иова, гл. VII, 14.
Те, кому посвящается эта книга, знают об этом.
Пролог
Я закрыл за собой дверь и с интересом уставился на сегодняшний пейзаж.
«Та-а-ак… Сюда меня еще не заносило».
Трудно было свыкнуться с мыслью, что каждый раз меня ждет что-то новое. И неизвестности, и непонятности… и неприятности. Могло произойти все что угодно, вплоть до трагической развязки. Но, черт возьми, это была жизнь! Интересная и полнокровная Жизнь. С большой буквы. Ну-с, что там впереди?
Для начала – небо. Серо-голубое, укутанное в саван тупых громадных облаков свинцового цвета. Облака вяло притесняли друг друга и шевелились, заторможенно принимая различные очертания. Ничего особенного.
Иногда небо кривляется. Иногда молчит, погрузившись в свои вечные думы. Иногда буянит, как пьяный подросток: грозно плюется огнем и громыхает. Но очень редко можно увидеть небо таким. Никаким.
Это даже не равнодушие… Это как бы отсутствие жизни.
«Не возбуждает. Неэффектно смотрится. Не для моего художественного вкуса. Такого изящного».
Усмехнувшись, я осмотрелся.
– Дела-а…
Кругом царила запущенность и безликость. Все серое. Почва, камни, растительность… именно растительность, на «траву» или «кусты» никак не тянет. По-моему, любая земная пустыня по дизайну и красоте далеко впереди этого… этой местности.
Подумалось, что звук моего голоса уж больно сюрреалистичен. Создается впечатление, будто бы говоришь, замурованный в стене. Нет эха, да и звук как таковой,отсутствует. Жуть, галлюцинация какая-то.
– Эй!
Свой голос я услышал, но словно изнутри.
«Зашибись…»
Медленно прошелся среди валунов, изучающе смотря под ноги. Наткнувшись взглядом на нечто блестящее, я остановился. Присел на корточки, чтоб лучше разглядеть находку. Опа-аньки… От удивления у меня вытянулось лицо и непроизвольно цокнул язык.
В пыли валялись три золотые монеты, очень старые на вид и сделанные… кустарно, что ли. Видно, какие-то древние дукаты. Не задумываясь, я спрятал валюту в один из многочисленных карманов на своих брюках. Натовских, между прочим.
У меня и ботинки натовские. И даже куртка… надетая поверх майки MANOWAR. Только бейсболка выдает мою принадлежность к штатским.
«Ну вот, наконец-то я неслыханно богат. Остается только выбраться отсюда и употребить золото с пользой».
Я обернулся. Поискал взглядом оранжевую дверь, через которую я всегда вхожу в этот мир. Мир-то этот каждый раз выглядит очаровательно новым и неожиданным. Только дверь всегда одна и та же: железная грубая плита, заляпанная оранжевой краской.
Двери уже не было.
Я пожал плечами. Подошел к самому большому валуну и нацарапал на нем крестик ножиком. Я этот ножик всегда с собой таскаю – всякое бывает…
Оценил крестик критическим взором – может нашкрябать дурость типа: «Здесь был я»? Нет, только время зря потеряю.
И пошел куда глаза глядят.
Отталкивающий вид.
Шел я так в неизвестность минут двадцать. И тут на горизонте появилось нечто вроде ориентира. Пыльная почва вдали тонула в чем-то с зеленоватым оттенком.
Сосредоточившись на этой точке, я перенес себя туда.
Вокруг меня разлилась необъятная, угрожающе гудящая река. Мутная зеленая жижа, заменявшая здесь воду, находилась в постоянном движении. Хотя мне всегда казалось, что так должны двигаться разве что ледники забытых времен. С таким гулом. Создавая такую атмосферу.
Вдали виднелся какой-то предмет, явно направлявшийся ко мне. Я прищурился: это была диковинной конструкции лодка с неясным силуэтом на борту. Тот, кто сидел в лодке, не спеша орудовал веслами, но те не всхлипывали, вопреки всем мыслимым законам природы. Они вообще не издавали никаких звуков, или же гул реки начисто их перекрывал.
Берег, который попирали мои натовские ботинки, был сплошным куском камня. Я стоял метрах в четырех от воды и пытался понять свои ощущения.
Дискомфорт. И немного болят кости. Гм…
Тем временем лодка приблизилась настолько, что я мог рассмотреть и ее конструкцию, и неясный силуэт. Серый плащ с капюшоном, надвинутым по самое некуда, скрывал лицо. Судя по рукам, беззвучно окунающим весла в воду, это безнадежный старик. Лодка… по-моему, она слеплена из глины. Причем конструктор был большим оригиналом: судно выглядело как нечто среднее между пирогой и греческой триерой.
Посудина подвинулась к берегу вплотную и замерла. Старик поднял весла и ожидающе замер.
Мне показалось, что он смотрит на меня сквозь капюшон.
– Чего пялишься? – нагловато спросил я. Звук по-прежнему производил мерзкое впечатление: глухой, да и вода эта невозможная, словно поглощала его. В общем, эффект от моей наглинки был исчезающе мал.
И тут в голове, как дым в накуренной комнате, растекся бесцветный голос старика: «Что ты ищешь здесь, смертный?» Голос раздался у меня прямо в мозгу, минуя уши. Не давая мне раскрыть рта для ответа, старик добавил: «Говори молча. Здесь не любят слов сказанных».
Я понял правила этих мест и безоговорочно их принял. Как можно четче представляя себе образы, я спросил старика: «Где я нахожусь? Подскажи мне, Минувший».
Старик покачал головой.
«Я не Минувший. Я – Харон. А река эта – Стикс».
«Точно?»
Даже из-под капюшона чувствовался насмешливый взгляд Харона.
«А ты потрогай воду рукой…»
Я сделал пару шагов к воде. Кости заломило пуще прежнего. Разболелась голова. Стало подташнивать.
Остановился в нерешительности – до воды было метра два – и поскользнулся… Проехав недостающее расстояние на заднице, я зацепился за выступ, но тут оказалось, что я лежу носом к воде, а мои руки почти ее касаются. Я не успел толком сообразить, что произошло. Вода сама накинулась на мою правую руку, покрыв ее зеленым киселем. Я лишь успел машинально отдернуть левую, но этого оказалось мало. Более выворачивающей и садистской боли в руке, отдающейся во всем теле, представить до сих пор не могу. Я лишь стиснул зубы и завыл, а старик продолжал сверлить мои мозги своими речами.
«Я помогу тебе, если ты мне заплатишь».
Сам не знаю как, но я встал на ноги и, превозмогая боль, вытащил из кармана золотой.
«Держи!» – и золотой летит к лодке.
Монету старик схватил ловко.
Расстояние между нами резко сломалось; Харон протянул мне край своего плаща.
«Вытри руку плащом».
Я схватил грубую материю и укутал в нее больную руку. Боль резко утихла, и проклятый кисель исчез. Клетки тела впитали в себя иммунитет, я мысленно улыбнулся. Река с ее флюидами больше мне страшна не была.
«Спасибо».
«Не за что».
Между нами возникла пауза. Только гудел Стикс. И больше ничего.
Я рассматривал старика и лодку, бросал взгляды на туманившийся горизонт. Старик, видно, все еще изучал меня своим инфракрасным зрением.
«Ты не ответил на мой вопрос».
Я вздрогнул от неожиданности.
«Да?»
«Что ты здесь ищешь, смертный?»
– Вчерашний день, – пробурчал я.
«Я ищу дорогу».
«Здесь лишь одна дорога, – пробурчал насмешливый голос, – и та ведет в Ад».
Я знал это. Я знал, что теперь, став на берегу Стикса, куда бы я ни направился, я останусь на месте. Так всегда происходит. Когда попадаешь в Петлю. Из Петли можно уйти только двигаясь вперед.
«Старик, отвези меня в Город».
«Если у тебя нет больше денег, я тебя не повезу. Попасть на другой берег стоит золотой».
«Я ж тебе уже заплатил!» – возмутился я.
«Это была плата за неверие. Ты не поверил и расплатился».
Старик опустил весла в воду и, молча оттолкнувшись, стал удаляться от берега.
Я задумчиво посмотрел на злотворный кисель. Хоть теперь река и не причинила бы мне боли, переплывать ее мне не очень-то хотелось.
«Эй, старик! Вернись, у меня найдется еще одна монета».
Через мгновение я уже сидел в лодке и с удивлением наблюдал за обстановкой. Удивительным было то, что у старика не было и намека на ноги. Он просто вырастал из лодки… Вместе со своим чудодейственным плащом, кстати.
«Ты кто? Лодка или человек?»
«Харон».
Я прищурился и прикрыл рукой правый глаз – это давало мне возможность увидеть его ауру, и, в разумных пределах, узнать его историю. Его история впрямь была связана с лодкой: он всю жизнь перевозил людей с одного берега на другой. За деньги, которые очень любил. Однажды он перевез девушку столь красивую, что, ослепленный грацией, не договорился об оплате. В конце маршрута оказалось, что денег у той ни медяка. Одна девственность. Перевозчик закатил скандал – хоть та и обещала отдать деньги позже, он сказал, что не собирается никому верить, и, если нет денег, пусть расплатится девственностью. Ох, ляпнул, не подумавши… девушка-то была Богиней Девственности…
Короче говоря, она его прокляла. С тех пор он так и перевозил людей через реку. Пока в один прекрасный день людей не сменили тени, а реку – Стикс.
Замечательная история. Беру в коллекцию.
Старик действительно не был Минувшим. Он не умер во сне, как они. Старик, можно сказать, сгорел на работе.
Я посмотрел на воду. Иногда, в ее глубине, отчетливо мелькали лохматые тени. Неужели и в этих зловещих помоях кто-то живет?
«Кто это?» – я кивнул в сторону теней.
Старик помедлил с ответом.
«Утопленники».
Да уж. Привыкли они к боли и мукам, что ли? Временами кто-нибудь из утопленников жадно захлебывался, пытаясь вдохнуть воздуха – зрелище это было не для слабонервных. Вода не подпускала их к поверхности, и они медленно тонули. В их глазах застывало изумление. Они уходили под воду, чтобы прийти в себя и снова попытаться глотнуть воздуха. Впустую.
Наконец, мы добрались до крутого берега. Он внезапно выступил из тумана и угрюмо навис своей миллионотонной массой над лодкой. Я встал и присвистнул при виде этой громадины.
«И как же мне добраться до Города?»
Старик отбросил капюшон. На меня смотрели пустые глазницы уродливой мертвой головы.
«Ты можешь попасть только в Город, смертный. Ведь ты не тень… и не простой смертный».
А старик-то не лыком шит.
Догадался, кто я.
Я сунул ему золотой и съежившись пружиной, резко вытянулся.
Во сне не так уж сложно запрыгнуть на многокилометровый утес. Если есть кое-какой опыт. А опыт у меня уже был. Ведь я впервые вышел из оранжевой двери восемьдесят семь суток назад. Я теперь немного умел управлять своим подсознанием, хотя до совершенства еще было далеко. Но в любом случае я уже не был новичком.
Я – спец. От слова спать. Сноплаватель. Идущий во сне. Кто угодно, но не лунатик. Я просто здесь живу. В той же мере, как и по ту сторону… ночи.
Эти реальности отличаются друг от друга, и я уже начинал понимать, чем. Но это была только теория. Доказательства я собирал по крохам, но все же думал, что прав. По крайней мере, в своих догадках.
Когда мои ноги ощутили опору, я сразу обратил внимание на разительный контраст между двумя пространствами: серо-туманным миром Стикса и этим. Передо мной лежала живописная земля безумных красок. Темно-бордовый с золотыми прожилками песок, мерцающие фиолетовые камни и лиловые барханы. Под серебряным небом, излучающим непонятный свет. Местами бордовый песок тек, наподобие ручьев и речушек, и в этих местах он приобретал иссиня-черный цвет. Здесь, в отличие от стигийского побережья, все пребывало в молчаливом движении, величественном, уверенном в своих силах. Здесь все излучало жизнь… чужую жизнь.
– Любопытно…
Звук здесь не глох, а, наоборот, плавал в частотах и разлетался вокруг, становясь то площе, то объемнее. Эхо, которое здесь, кажется, измывалось над самим собой, исказило мое слово в звук колеблющегося металлического листа.
Это воистину любопытно.
Я нахмурился. Почувствовал, что пора искать дорогу. В этом мире интуиция играет главную роль.
Серебряное небо раскололось корневищем черных молний.
Я сделал несколько шагов. С климатом здесь творилась полная абракадабра. Бордовый песок казался твердым, будто промерзшим. Тем не менее, ноги вспотели: над землей плыл постоянный горячий поток воздуха. Но на уровне головы воздух был чуть ли не арктический, такой, что уши мерзли.
Пахло сельдереем. Запах показался мне кретинским и неуместным.
Таким образом я прошел около полутора километров, оставив за собой пару-тройку лиловых барханов и одну песчаную реку. Серебряное небо несколько раз очернялось молниями, прежде чем я наткнулся на дорогу.
Гладкий темно-синий автобан выползал из-под бордового песка. Сбоку, чуть покосившись, торчал указатель в виде руки с вытянутым пальцем. На указателе белым по черному было написано: «До Города рукой подать».
Я внимательно всмотрелся в автостраду. Интуиция подсказала, что становиться нужно на центральной полосе.
Что я, дурак, и сделал.
Я завопил от накачивавшего одновременного испуга и удовольствия. Ветер завыл в ушах, мне пришлось принять стойку серфингиста. Нейтральная полоса понесла меня в Город со скоростью болида «Формулы-1».
– У-а-ау!
Я уже видел причудливые конструкции, обрамляющие Город, как вдруг звонок будильника вырвал мое сознание из этого пространства.
День 88-й
Услышав собственный стон, я выключил будильник и разлепил глаза.
«Бедная, бедная Пеппи-Лотта…»
Вставать. Надо. Умыться, убриться до синевы, почистить зубы… провести ряд мелких косметических операций.
И кофеин. Мне нужен кофеин.
Чтобы окончательно проснуться и вляпаться в эту реальность.
Ведь это всего лишь новый день.
Надо стать обыкновенным человеком. Как это утомительно…
День – неукоснительно соблюдаемый ритуал, составная часть суток, прелюдия к ночи. И только. Я живу как все до тех пор, пока не решу окончательно захлопнуть за собой оранжевую дверь. Впрочем, вряд ли это случиться скоро.
Когда от момента пробуждения меня отделили два часа, я вышел на улицу.
Солнце трепало зрительные нервы, и я, надвинув бейсболку на самые глаза, направился в магазин.
На крыльце завсегдатайствовали местные алкаши. Приветливые, если добавить на флакон, и угрюмые во всех остальных случаях.
С тех пор, как я обнаружил в себе способности спеца, я смотрел на них, как на здешних Минувших. Человека бросило на ту сторону в самый нежданный момент, и он ни жив, ни мертв; он – Минувший.
Правда, что миновали эти алкаши? Жизнь или смерть?
Да, в принципе, я сам пьяница еще тот…
Скажем алкоголю иногда!
– Здорово, Славка!
Мысли развеялись: я заметил выросшего из-под земли Антоновича.
– Здорово. Ты что, выходной сегодня?
Антонович кивнул. Оптимистическая, сияющая физиономия, закованная в джинсовый костюм и кроссовки. Почти блондин. Мой ровесник – тоже пять пятилеток… Глаза пройдохи и талантливого музыканта. И явное желание отметить выходной возлияниями.
А что еще делать в выходные нам, молодым да неженатым…
Или, как в случае Антоновича, – разведенным.
В общем, денег совместными усилиями нашли на две бутылки «Столичной». Да плюс мой салат (со вчерашнего) и пару колец нищенской колбасы.
Сидели у меня, пили водку. Слушали Роберта Фриппа – потянуло на психоделию.
Я, подумав, развеселился и начал разглагольствовать о жизни нашей… Прискорбная картина.
– Слушай, Эдуардович! – перебил меня он, – я никак не могу взять в толк, ты что, всерьез музыку забросил? С твоей-то голосиной!
Я развел руками.
– А с кем играть?
Все разбежались кто куда,
Но до сих пор пылает
Безумная моя звезда
И сердце болью надрывает.
Мне самому теперь охота
На мельницы бросаться психом!
И, скорчив рожу Дон-Кихота,
Бороться со Всемирным Лихом,
Но верю я: придет мой час,
Во все я веру потеряю,
И возликует мой ракшас,
И я конкретно забухаю…
– Стихоплет хренов, – возмутился Антонович, – строишь из себя Пушкина…
– Хлебникова, – поправил я.
– Да хоть Зрельщникова! Ты, поверь мне, на непризнанного гения не тянешь. Стихи у тебя хорошие, спору нет…
– Говно стихи… Были бы хорошие, их бы в школе учили.
– Ага, на политинформации… – Антонович рассмеялся. – Давай соберем состав и будем громыхать по клубам, а?
Я поморщился:
– Ни фига у нас не выйдет. Золотого запасу нема.
Антонович задумался. Пока он размышлял, я разлил спиртное по стаканчикам. Заканчивалась первая бутылка.
– Моя команда распалась, – сказал я, пытаясь поймать в салате помидоринку, – а с новыми музыкантами дефицит. Да их вообще нет.
Мы крякнули.
– Можно детей набрать, – предложил Антонович.
– Можно. Желания у них полным-полно. Только нет ни инструментов, ни навыков. С пионерами возни порой больше, чем с бабами.
– О, бабы! – глаза Антоновича засияли…
Вторую бутылку предварила завязка непристойного разговора.
И понеслась…
Потом вообще чудеса начались: взмахнул Антонович левым рукавом – явилась на столе бутыль зелена вина, взмахнул правым – явилась курица-гриль… В дело, одним словом, пошла его недельная зарплата.
Расстались мы друзьями не разлей вода. Размахнись рука, раззудись плечо…
Он ушел, сохраняя на лице выражение полного умиротворения. Рот до ушей.
Я совершил набег на магазин и принес домой две полуторалитровые минералки в качестве боевых трофеев.
Вечер пришел молча, не стучась. Он застал меня перед кретиноскопом, который еще называют телевизором. Я силился понять, что за немыслимые вещи происходят на голубом экране. Но мне это было не совсем доступно.
Потом я плюнул на все, принял почти холодный душ и немного протрезвел. Швырнул в рот две таблетки тазепама и улегся, не соображая ничего.
Морфей около часа кивался вокруг моей кровати. Наконец он подошел ко мне, и я легко провалился в сон.
Ночь
На этот раз оранжевая дверь вывела меня на окраину Города. Теперь она составляла часть фасада громоздкой будки, где время от времени пьянствуют электрики. Город просыпался.
Серебряный небосвод сменился обычным голубым. Город мимикрировал под мой родной. Такое случается. Сны, наоборот, не всегда бывают ирреальными и сумасбродными.
Я зашагал прочь от будки. По улице то и дело шастали странные люди, занятые своими делами. Один удивительный тип, вяло перебирая ногами, двигался, уткнувшись в книгу. Я бросил любопытный взгляд: тип читал «Физиолог» – средневековый сборник рассказов.
Знаем мы эти полунамеки. Только выйдя за дверь столкнуться со средневековым чтивом? Жди теперь феодальщины…
И почему мне так везет на всякую мистическую чепуху?
Но в целом все спокойно.
Обычно меня забрасывает в такие трах-барабухи, что «караул!» кричать хочется. Вернее, хотелось, потом уже привык более-менее.
Я остановился у яркой витрины, из которой на меня смотрели отрубленные головы, и задумался. Ведь вчера-то я и собирался попасть в Город, верно? Верно. За восемьдесят восемь своих выходов за оранжевую дверь я попадал в Город тридцать три, вместе с сегодняшним. Все остальное время я провел за городской чертой. Возможно, даже далеко за Городом. Я овладевал способностями спеца. Постепенно узнавал свои скрытые ресурсы. Например, видеть ауру и подноготную, прикрыв правый глаз рукой, я научился совершенно случайно, прячась от Сияющего Кота в двенадцатый день. После открытия (или закрытия?) двери. Прыгать на десяток километров я научился, спасаясь от Воздушного Кальмара – как вспомню, так вздрогну. Я чуть не миновал пробуждение! Мог бы уже давно на кладбище валяться.
Многим фокусам меня научил один мужик, которого я назвал Старожилом. Я его встретил в третье свое посещение Города. Он вечно просиживает штаны в баре «Арсенал» на улице Алеутов…
Меня что-то волновало. Так вот в чем дело: я еще ни разу не попадал туда, куда планировал. Дверь до сих пор отправляла меня только туда, куда ей взбредало. И я впервые зашел в Город не случайно, а потому, что пожелал туда попасть.
Так-так, а это уже какой-то прогресс. Интересный и странный факт.
Я нарисовал перед глазами карту города и нашел бар «Арсенал». Потом ухватился за красную точку (бар) и натянул карту на себя.
Этому способу передвижения меня научил Старожил.
Бар был в американском стиле. Бильярд, стойки… ля-ля-ля, пиво, гамбургеры… санкт-петербургеры… молоко. Бармен с сосредоточенным видом алхимика, старательно взбалтывающий некий коктейль. Несколько посетителей. В Городе сейчас ранее утро… А «Арсенал» один из баров, работающих круглосуточно. Тихое уединенное местечко. Играет музыка. Прислушавшись, к своему удивлению узнаю «Полет Валькирии» Вагнера, исполняемый раза в два медленнее, чем положено. На октаву ниже… тягостная музыка, если вслушиваться. Но я не собираюсь ценить плюсы такого эксперимента.
Нахожу глазами Старожила. Вон он сидит за столиком и, как всегда, пьет свое бургундское. Одет он по моде XVIII века, как предреволюционный французский аристократ. Только солнцезащитные очки выдают в нем современника. Да шикарная шевелюра. Хотя вполне возможно, что тогда это тоже было в ходу. У него было интересное амплуа: он называл себя либертианцем. Говорил, что ему чужды все страхи и табу, что он избрал себе аморальную модель бытия. Но это не мешало быть ему добрым человеком.
Он заснул за рулем и так и не проснулся. Это не то, что стать Минувшим, у него здесь, по крайней мере, такое же ощутимое тело, как и у меня.
– Бонжур, Старожил.
Старожил посмотрел на меня поверх очков.
– Доброе утро, мой мальчик. Как дела за дверями?
– Прекрасно. Я составлю тебе компанию, ладно?
– Что за вопросы!
Он говорил необыкновенно глубоким голосом: всегда очень спокойно, ухитряясь вкладывать в свой флегмантичный тон всю гамму чувств, какие только можно себе представить.
Старожил лукаво глянул на меня.
– Выпьешь?
Я замотал головой:
– Нет, спасибо… я там уже…
– Мальчик мой, – со вздохом сказал Старожил, – там это очень вредно. А здесь это просто захватывающие ощущения.
– Восемьдесят суток назад мы с тобой налакались так, что у меня там утром башка трещала. Что ты на это скажешь?
– Ничего, – он пожал плечами. – До переезда я ни разу не приходил сюда по твоей методике. И потом, я же не могу пойти на ту сторону.
Переездом он называл свою смерть. Тут, в общем-то, трудно прицепиться к терминологии.
Я почувствовал себя немного неловко.
– Закажу я себе… м-молока.
– З-закажи, – передразнил меня он.
Потом я несколько минут сидел и вертел в руках высокий стакан с густым, как мед, молоком, наблюдая, как оно цепляется за стенки. Развлечение было так себе. Старожил смотрел на мои священнодействия с легкой иронией.
– Ты хочешь у меня что-то узнать, не так ли?
Я утвердительно кивнул.
– И что же?
– Понимаешь, Старожил… мои сны начали продолжаться.
– Ну-ка, ну-ка, расскажи поподробнее.
Я рассказал.
– Так это просто прекрасно! Вторая ступень контроля! Ты недалек от звания командора, мой мальчик.
– Чего?
– Так, пустяки. Глупая шутка.
Старожил замолк. Поставил пустую бутылку из-под бургундского в воздух и щелчком отправил ее в сторону бармена. На столике мигом объявилась ее точная копия, только полная и запечатанная. Старожил снял очки и пристально уставился на пробку. Та начала послушно отворачиваться и вскоре слезла с горлышка. Растворилась.
Старожил сделал томный глоток.
– Да, кстати. Меня расспрашивали о тебе.
– Кто? – усмехнулся я. – Исконные или Минувшие? Или такие, как ты, – Вошедшие?
– Таких, как я – мало, – с нескрываемой гордостью ответил Старожил. – Исконным ты не нужен. Минувшим тем более. О, нет! – он рассмеялся. – Тобой интересуются такие же, как ты, – Запредельные.
Я встрепенулся.
– Что?
– Ты же не один такой, давно пора было догадаться. Если можешь ты, почему не могут другие? Ты не уникум, мой мальчик. Таких, как ты, не так уж мало. Вас целая каста… Правда, в основном никто не высовывается. Возможно потому, что на эту сторону все эти Запредельные приходили с помощью Проводников. Их сюда приводили, попросту говоря. И я не совсем все уразумел… Но, по-моему, ты первый из них, пришедший сюда сам. Поэтому они тобой интересуются. Кто ты, мой мальчик? – неожиданно спросил он.
– Спец. Ударение всегда на «е», – ошарашено ответил я.
– Ты, – Старожил ткнул в меня указательным пальцем, по которому мгновенно пробежало синее пламя, – Запредельный. Спец – это ты сам придумал. Это как прозвище. Ты – Каминский Владислав Эдуардович, Запредельный…
Старожил на мгновенье задумался. Потом добавил:
– Возможно, ты действительно необычный Запредельный. Спец, как ты говоришь.
Мне было о чем поразмыслить.
– Как они хоть выглядели?
– Не знаю, – ответил Старожил, – они были в личинах.
Вот так вот. Бывает снится тебе твой друг или подруга в чужом обличии, но ты точно знаешь, кто это. Это и есть личина. Весь фокус в том, что ты узнаешь только своего знакомого – чужак останется неизвестным. Навсегда.
Личина – вещь рискованная. Лучший способ скрыться от чужих и совершенно никакой, чтоб от своих.
Нутро не замаскируешь.
– Ты сам прекрасно знаешь, – продолжал Старожил, – что Пространство Сна – это игра, где действуют любые правила, какие бы ты ни установил. Все равно, что игра без правил. Вот, например…
Он бесцеремонно снял с моего плеча левую руку и положил на столик. Я не почувствовал ровным счетом ничего. Рука также повиновалась мне.
– Ого!
– Да, можно и так. Хочешь и ты так сделай?
– Фигушки, – сказал я.
Моя левая рука поерзала по столу и скрутила Старожилу фигу.
Там, где по идее должна была фонтанировать кровь, было абсолютно пустое место. Одна кожа.
Я прилепил руку обратно к плечу и проверил ее. Нормально. Только в воздухе повис аромат йода.
– Дай-ка я попробую…
Я снял голову с плеч Старожила и положил ее на свои колени. Голова смотрела на меня поверх очков слегка оголтелым взглядом. Тело его замерло с разведенными руками.
– Ба! – воскликнула голова, – сколько у тебя прыщей!
– Ничего, повыдавливаю.
– Ладно, – засмущалась голова. Обезглавленный Старожил забарабанил пальцами по столу. – Прикрути меня на место. А то мне что-то не по себе. Со мной такое впервые.
– Ты знаешь, – сказал я, возвращая голову на плечи, – мне тоже впервые руки отрывают.
Старожил с недовольным видом крутил головой, прилаживая позвонки.
– Проехали.
Аромат йода еще более усилился.
В воздухе повисла тишина.
В этот момент бармен почему-то с грохотом разбил бутылку «Смирновской» и разрыдался. Утешать его кинулась некая длинноногая особа в вечернем наряде, щедро изукрашенном кельтскими узорами. На уровне талии красовалась надпись ENTARTET. По-немецки это значит «Быть вырождающимся».
– Так что же мне делать, Старожил? Может, посоветуешь что-нибудь?
– Не знаю, – Старожил глотнул бургундского. – Я бы на твоем месте затаился и не высовывался. Черт знает, что сделают с тобой эти Запредельные. Может быть, они захотят тебя осыпать почестями… а может, и прихлопнут. Если второе, то ты минешь пробуждение… а это нехорошо, – добавил он вполголоса.
Словно в подтверждение его слов сквозь стену, схватившись за голову, в бар ввалился Минувший. Проник он сюда с трудом, тупо озираясь и выдирая из стены свою сущность.
Минувшие навсегда оставались в состоянии шока. Их можно было бы назвать коматозниками, если бы не отсутствие физического тела. Вернее, физическое тело было, но уж больно разреженное.
– Они не смогут заставить меня миновать пробуждение, – покачал я головой. – Я умею катапультироваться. Я так это называю.
– Интересно, – хмыкнул Старожил. – И как ты это делаешь?
– Я закатываю истерику. Кричу и просыпаюсь.
– Старо…
– Зато действует.
Старожил кисло улыбнулся. Наклонился, посмотрел на меня поверх очков и произнес:
– Опасайся, чтоб этот метод не подвел тебя в один прекрасный день.
Мне стало как-то неуютно.
– Ладно. Дозволь мне откланяться, – сказал я и куда-то, не разбирая, юркнул.
Я оказался в сумрачном дворике, забаррикадированном пятиэтажными домами. Не обременяя себя раздумьями, шагнул в ближайший подъезд и поднялся на третий этаж. Там я сел на верхнюю ступеньку и, расслабившись, закурил.
Сотворяя из табачного дыма всякую художественную белиберду, я предался невеселым раздумьям. И сидел так пару часов.
На лестнице, снизу, послышались шаги. Кто-то поднимался. Поднимался с остановками, неуверенно, будто проверяя какие-то неизвестные мне ориентиры.
Я выглянул в лестничный пролет. На втором этаже… На перила лестницы легла кисть чьей-то сильной руки, облаченной в черную перчатку.
«Жуть какая…»
Я осторожно встал и дернул на себя ручку двери квартиры, которая находилась позади меня. Дверь беззвучно отворилась, я вошел внутрь.
Из кухни выскочила изумленная старушенция с раскрытым беззубым ртом, вытаращилась на меня.
– Я только позвоню! – тихо, не допуская возражений, сказал я.
Старушка промямлила нечто и рассыпалась в порошок неопределенного цвета. Порошок впитался в паркет.
«Видно, ушла к соседям».
Я поискал телефон глазами. О, ретро… Черный, из допотопного пластика. Такой, наверное, у Сталина в кабинете стоял.
Диск крутился с трудом. Я, шепотом ругаясь, набрал соответственный номер и примерз ухом к трубке. АТС здесь были хуже, чем у нас.
В трубке раздались гудки. На том конце провода я еще спал.
В этот момент дверь квартиры стала медленно отворяться и в проеме возникла фигура человека в черном. Плащ, брюки, сапоги, перчатки – сплошная черная кожа. Черные крашеные волосы, дикарская татуировка на лице… А в общем это был я.
Я удивленно убрал трубку от уха и уставился с раскрытым ртом на пришельца.
Он взглянул на меня, бросил искоса взгляд на телефон и разочарованно покрутил пальцем у виска…
Но тут в моей квартире раздался звонок, и я, ни черта не соображая, подскочил.
– Алло! – рявкнул спросонья в трубку. Ответом были гудки.
Продолжение следует…